XLVII
Нехлюдов уже давно дожидался в сенях.
Приехав в острог, он позвонил у входной двери и подал дежурному надзирателю разрешение прокурора.
Вам кого?
Видеть арестантку Маслову.
Нельзя теперь: смотритель занят.
В конторе? спросил Нехлюдов.
Нет, здесь, в посетительской, отвечал смущенно, как показалось Нехлюдову, надзиратель.
Разве нынче принимают?
Нет, особенное дело, сказал он.
Как же его увидать?
Вот выйдут, тогда скажете. Обождите.
В это время из боковой двери вышел с блестящими галунами и сияющим, глянцевитым лицом, с пропитанными табачным дымом усами фельдфебель и строго обратился к надзирателю:
Зачем сюда пустили?.. В контору…
Мне сказали, что смотритель здесь, сказал Нехлюдов, удивляясь на то беспокойство, которое заметно было и в фельдфебеле.
В это время внутренняя дверь отворилась, и вышел запотевший, разгоряченный Петров.
Будет помнить, проговорил он, обращаясь к фельдфебелю.
Фельдфебель указал глазами на Нехлюдова, и Петров замолчал, нахмурился и прошел в заднюю дверь.
Кто будет помнить? Отчего они все так смущены? Отчего фельдфебель сделал ему какой-то знак? думал Нехлюдов.
Нельзя здесь дожидаться, пожалуйте в контору, опять обратился фельдфебель к Нехлюдову, и Нехлюдов уже хотел уходить, когда из задней двери вышел смотритель, еще более смущенный, чем его подчиненные. Он не переставая вздыхал. Увидав Нехлюдова, он обратился к надзирателю.
Федотов, Маслову из пятой женской в контору, сказал он.
Пожалуйте, обратился он к Нехлюдову. Они прошли по крутой лестнице в маленькую комнатку с одним окном, письменным столом и несколькими стульями. Смотритель сел.
Тяжелые, тяжелые обязанности, сказал он, обращаясь к Нехлюдову и доставая толстую папиросу.
Вы, видно, устали, сказал Нехлюдов.
Устал от всей службы, очень трудные обязанности. Хочешь облегчить участь, а выходит хуже; только и думаю, как уйти: тяжелые, тяжелые обязанности.
Нехлюдов не знал, в чем особенно была для смотрителя трудность, но нынче он видел в нем какое-то особенное, возбуждающее жалость, унылое и безнадежное настроение.
Да, я думаю, что очень тяжелые, сказал он. Зачем же вы исполняете эту обязанность?
Средств не имею, семья.
Но если вам тяжело…
Ну, все-таки я вам скажу, по мере сил приносишь пользу, все-таки, что могу, смягчаю. Кто другой на моем месте совсем бы не так повел. Ведь это легко сказать: две тысячи с лишним человек, да каких. Надо знать, как обойтись. Тоже люди, жалеешь их. А распустить тоже нельзя.
Смотритель стал рассказывать недавний случай драки между арестантами, кончившейся убийством.
Рассказ его был прерван входом Масловой, предшествуемой надзирателем.
Нехлюдов увидал ее в дверях, когда она еще не видала смотрителя. Лицо ее было красно. Она бойко шла за надзирателем и не переставая улыбалась, покачивая головой. Увидав смотрителя, она с испуганным лицом уставилась на него, но тотчас же оправилась и бойко и весело обратилась к Нехлюдову.
Здравствуйте, сказала она, нараспев и улыбаясь и сильно, не так, как тот раз, встряхнув его руку.
Я вот привез вам подписать прошение, сказал Нехлюдов, немного удивляясь на тот бойкий вид, с которым она нынче встретила его. Адвокат составил прошение, и надо подписать, и мы пошлем в Петербург.
Что же, можно и подписать. Все можно, сказала она, щуря один глаз и улыбаясь.
Нехлюдов достал из кармана сложенный лист и подошел к столу.
Можно здесь подписать? спросил Нехлюдов у смотрителя.
Иди сюда, садись, сказал смотритель, вот тебе и перо. Умеешь грамоте?
Когда-то знала, сказала она и, улыбаясь, оправив юбку и рукав кофты, села за стол, неловко взяла своей маленькой энергической рукой перо и, засмеявшись, оглянулась на Нехлюдова.
Он указал ей, что и где написать.
Старательно макая и отряхивая перо, она написала свое имя.
Больше ничего не нужно? спросила она, глядя то на Нехлюдова, то на смотрителя и укладывая перо то на чернильницу, то на бумаги.
Мне нужно кое-что сказать вам, сказал Нехлюдов, взяв у нее из рук перо.
Что же, скажите, сказала она и вдруг, как будто о чем-то задумалась или захотела спать, стала серьезной.
Смотритель встал и вышел, и Нехлюдов остался с ней с глазу на глаз.
