В каждом из своих стихов Александр Блок индивидуален и неповторим. Не исключение и стихотворение «Поэты». Для многих, знакомых с поэтом по его ранним восторженным произведениям, «Поэты» прозвучали грубо, и где-то даже цинично. Однако анализ стихотворения Блока «поэты» покажет, что это произведение вполне органично.
Кто достоин презрения
«За городом вырос пустынный квартал
На почве болотной и зыбкой.
Там жили поэты, и каждый встречал
Другого надменной улыбкой»
Этой строфой начинается стихотворение Александра Блока «Поэты». Великий мастер слова верен себе. Пусть в его тоне звучит издевка, горечь, раздражение — стих остается математически, по-блоковски выверенным. Несколькими экономными мазками Блок создает поле действия:
- Безрадостное место «на почве болотной и зыбкой» напоминает остров, куда ссылают прокаженных.
- Но его обитателей, по-видимому, особо не трогает унылость места, где они живут.
Они предпочитают одиночество и большую часть времени проводят в своих «норах». А если по необходимости приходится выходить на солнечный свет и встречать «соратников по перу», то эти встречи сопровождаются «надменными улыбками». Ведь каждый из поэтов считает гениальным лишь себя, а других бездарностями.
Это не столько самоуверенность, сколько самопогруженность. Каждый из поэтов погружен в себя, в свою внутреннюю работу, в свои прозрения.
«Напрасно и день лучезарный вставал
Над этим печальным болотом.
Его обитатель свой день посвящал
Вину и усердным работам».
Поэты-труженики
Эта первая не негативная характеристика поэтов, которой удостаивает соратников Блок. Упорный, усердный труд — отнюдь не порхание бабочки, собирающей нектар с цветов. Поэзия у Блока — это проклятое, тяжелое, трудное занятие. Позднее эту же точку зрения озвучит его современник Владимир Маяковский:
«Поэзия — та же добыча радия.
В грамм добыча — в год труды.
Изводишь, единого слова ради
Тысячи тонн словесной руды».
При всем различии взглядов этих двух поэтов они сходятся в оценке поэтического труда:
- поэзия — занятие не для удовольствия;
- писать стихи — тяжелый труд;
- он требует от поэта полного самоотречения.
Продолжая низведение этого труда с романтического пьедестала, Блок нарочито грубо описывает однообразный быт избранников музы:
«Когда напивались, то в дружбе клялись,
Болтали, цинично и пряно.
Под утро их рвало. Потом, запершись,
Работали, тупо и рьяно
Потом вылезали из будок, как псы,
Смотрели, как море горело,
И золотом каждой прохожей косы
Пленялись, со знанием дела».
Казалось бы, эта последняя строка — то же самое, что и последний гвоздь в крышку гроба — образы любимцев муз, любующихся в предзакатные часы косами дев, выписаны короткими гротескными мазками и не вызывают никакой симпатии. Но вдруг Блок разворачивается на 180 градусов и словно окатывает ледяной водой плохо скрытого презрения читателя, поднося ему зеркало: «Читатель и друг, — иронизирует он, — ты думаешь, может быть, хуже, твоих ежедневных бессильных потуг? Твоей обывательской лужи?» И далее, в столь же издевательском духе объясняет читателю всю ничтожность его духовной жизни, отказывая ему даже в такой малости, как «косы, и тучки, и век золотой».
Изругав читателя, в последнем катрене Блок поднимается до небесных высот гимна человеческому гению, до полного самоотречения во славу таланта. И в последнем катрене он отбрасывает иронию наблюдателя, находящегося в неизмеримой дали и провозглашает: «Я — двойник. Я один из них!»
«Пускай я умру под забором, как пес.
Пусть жизнь меня в землю втоптала.
Я верю: то Бог меня снегом занес!
То вьюга меня целовала!»
На переломе эпох
Сегодня, когда Блок стал для нас непререкаемым классиком, у многих его «Поэты» вызывают некий когнитивный диссонанс. Кажется — не мог он так написать! Это не его стиль… Но, Блок никогда не был академичен. Все его произведения — это история его жизни, его длительных поисков, его открытий, его муки осознания.
Эпоха, в которую жил и творил Блок — это эпоха колоссальной концентрации талантов «Серебряного века». И хотя еще никто не знал, что через считаные годы этот век сменится веком кровавых пожаров, ощущение близкой катастрофы присутствовало во многих произведениях самых талантливых людей того времени. Ощущение, великолепно уловленное Валерием Брюсовым в его «Грядущих гуннах»:
«Где вы, грядущие гунны,
Что тучей повисли над миром?
Слышу ваш топот чугунный
По еще не открытым Памирам».
Это ощущение экзистенциального ужаса прекрасно описано в «Крестовых Сестрах» Алексея Ремизова и «Мелком бесе» Федора Сологуба.
И конечно, это ощущение выморочности, пира во время чумы не могло миновать столь абсолютно точно чувствовавшего дух времени Александра Блока.
В этом смысле удивляться, что он написал «Поэтов», то же самое что удивляться и таким строкам:
«В соседнем доме окна желты
По вечерам, по вечерам,
Скрипят задумчивые болты…»
Блок не художник — символист, парящий в эмпиреях. Он предельно точно описывал современную ему Россию. И в не совсем понятной поэту суете фабричной жизни. И в мещанской пошлости: «В сапогах бутылками, квасом припомажен. С новою гармоникой стоит под крыльцом…» И в великолепно изображенной квинтэссенции быта новых хозяев жизни: «Грешить бесстыдно, беспробудно…» И, кстати, именно в этом стихотворении мы слышим кредо великого поэта в отношении столь же великой родины его: «Да, и такой, моя Россия, ты всех краев милее мне».
Что же касается «Поэтов», то рассуждения о месте таланта в жизни общества — это даже не российская, это общечеловеческая тема.
Тема творца, его творений и окружающих его людей в искусстве поднималась задолго до Блока. Но, разумеется, эта тема не могла не занимать великого поэта, и он вынес свой вердикт по ней. По «версии» Блока, благодать таланта дается обычному человеку, с изрядной толикой неприятных черт и даже пороков. И эта благодать, дарованная свыше, делает его лучше обывателя, полного разнообразных филистерских и конформистских «достоинств»: довольства собой, женой и куцей конституцией.
Почему же Блок готов разделить талант и посредственность, отказывает обывателю в праве стоять на одной ступени с поэтом, который, может быть, проигрывает с точки зрения моральных качеств? Да потому, что обыватель бесплоден, как песок пустыни. Он неспособен не только родить новую идею или строфу стиха. Он неспособен даже умилиться над малым цветком и жемчужной тучкой. Он — слышащий звон, но не способный понять, по ком звонит колокол.
И здесь Блок тоже был не одинок. Презрение на жующего обывателя изливали кубофутуристы: Крученых, Д. Бурлюк, тот же Маяковский. «Нате» и «Вам» — очень характерный пример эпатирующего презрения.
Во многом эта позиция была обоснованной. Образованное общество в значительной массе состояло из потребителей, транслирующих деятелям искусства девиз: «Сделайте нам красиво».
И многие из достаточно талантливых литераторов того времени именно этим и занимались. Даже фантастически талантливый лирик Игорь Северянин отдал должное духу времени, услаждая потребителей салонно-бутоньерочными образами. «Это было у моря, где ажурная пена…», «Я в комфортабельной карете на эллипсических рессорах…» — этот белый шум убаюкивал интеллектуальную элиту того времени, навевая сладкие сны, шептать о которых, в общем-то, не было никаких оснований. Но профессия требовала.
Предчувствие грядущих гуннов
Стремительное изменение ритма жизни, смятение, обнажающиеся язвы и пласты рушащегося традиционного общества — все это вызвало колоссальное напряжение творческих сил России, почти такое же, как и при Петре I, и так же сосредоточенных в тонкой пленке образованного общества. А ведь нельзя забывать, что помимо этой пленки существовали огромные темные пласты, для которых даже грамота была недоступной.
Но они были вывернуты наружу плугом истории и скоро будут вовлечены в кровавую мировую войну и не менее кровавые события революции и войны гражданской. И кто, как не поэты с их обостренным отражением бытия, ощущали грозные приливы неведомого века.
Не каждый мог сказать, подобно Брюсову:
«Но тех, кто меня уничтожит,
Встречаю приветственным гимном!»
Пройдет время и это, но немного по-другому скажет Блок в своих «Двенадцати». А пока в «Поэтах» он ставит очень важный вопрос, в какой-то мере подводя итоги: есть ли в этой пошлой, душной, предгрозовой атмосфере, в этом пошлом и внешне безрадостном существовании то, что может его оправдать? В Блоковском стихотворении «Демон» используется тот же мотив, но несколько в другой интерпретации.
Ответ на заданный поэтом вопрос таков. Это талант, эмпатия, вовлеченность в жизнь и умение сопереживать ей. Возможно, поэт мог бы сформулировать это несколько по-другому: когда-нибудь настанет время и человек станет прекрасен. Но пока он несовершенен. Он несет на себе все изъяны грехопадения современного ему мира. И только искра Божия благословляет его, позволяет ему подняться над обыденной пошлостью, над обывательской лужей, независимо от того, молод он или старик. Блок в анализе человека и его деятельности исходит из постулата о величии человеческого духа.
И это, по Блоку, высший дар, который стоит того, чтобы умереть под забором. Ведь поэтический дар позволяет даже свинцовую мерзость втоптанности в землю преобразовать в чудо поцелуя вьюги.
Это великое преодоление Зла, свойственное пророкам и поэтам, протянулось сквозь нашу историю со времен «Слова о полку Игореве» и неистового протопопа Аввакума. Оно пройдет красной нитью через творчество самых великих русских писателей и поэтов:
- Пушкина;
- Гоголя;
- Достоевского;
- Блока.
Эта Божья искра, видимая многими как жертвенность, во многом помогла нам преодолеть страшные времена в жизни страны. Время Большого Террора. Время Великой Отечественной. Когда светочами горели слова Шолохова, Мандельштама, Симонова и заставляли людей тереть глаза, наполнявшиеся слезами…
Кстати, нельзя не вспомнить, что вопрос отличия гения от посредственности задолго до Блока ставил и решал в своей маленькой трагедии о Моцарте и Сальери гениальный Пушкин. И до сих пор его ответ о гении и злодействе понят немногими. А ведь он прост и ясен. Если гений и злодейство две вещи несовместные, то значит, злодейство порождает посредственность!
Блок не говорит так ясно и жестко. Но от довольства собой, женой и конституцией — всего лишь один шаг до Дахау. Именно погруженные в «обывательскую лужу» мелкие буржуа, довольные своим филистерским бытом, стали, впоследствии опорой фашизма. И это, к сожалению, увидят многие современники поэта. Мнение окажется напутствием и пророчеством.
Сегодня, к сожалению, мало кто озабочен глобальными философскими вопросами. И это печально. Потому что это не означает, что вопросы исчерпаны. Просто нет тех, кто мог бы их задать. И нет тех, кто обладает ответами на них. Возможно, в жизни человечества это всего лишь пауза. Были же и в истории других земель и в нашей собственной «темные века» о которых почти не осталось свидетельств. И нам остается только жить. Только одиноко и упорно идти вперед, ожидая, когда темные времена кончатся.
Полезные материалы по теме:
