VIII
Было серенькое теплое утро. Уже несколько раз принимался идти крупный, короткий, благодатный дождь, после которого на глазах растет молодая трава и вытягиваются новые побеги. После дождя на минутку выглядывало солнце, обливая радостным сверканием облитую дождем молодую, еще нежную зелень сиреней, сплошь наполнявших мой палисадник; громче становился задорный крик воробьев на рыхлых огородных грядках; сильнее благоухали клейкие коричневые почки тополя. Я сидел у стола и чертил план лесной дачи, когда в комнату вошел Ярмола.
Есть врядник, проговорил он мрачно.
У меня в эту минуту совсем вылетело из головы отданное мною два дня тому назад приказание уведомить меня в случае приезда урядника, и я никак не мог сразу сообразить, какое отношение имеет в настоящую минуту ко мне этот представитель власти.
Что такое? спросил я в недоумении.
Говорю, что врядник приехал, повторил Ярмола тем же враждебным тоном, который он вообще принял со мною за последние дни. Сейчас я видел его на плотине. Сюда едет.
На улице послышалось тарахтенье колес. Я поспешно бросился к окну и отворил его. Длинный, худой, шоколадного цвета мерин, с отвислой нижней губой и обиженной мордой, степенной рысцой влек высокую тряскую плетушку, с которой он был соединен при помощи одной лишь оглобли, другую оглоблю заменяла толстая веревка (злые уездные языки уверяли, что урядник нарочно завел этот печальный выезд для пресечения всевозможных нежелательных толкований). Урядник сам правил лошадью, занимая своим чудовищным телом, облеченным в серую шинель щегольского офицерского сукна, оба сиденья.
Мое почтение, Евпсихий Африканович! крикнул я, высовываясь из окошка.
А-а, мое почтенье-с! Как здоровьице? отозвался он любезным, раскатистым начальническим баритоном.
Он сдержал мерина и, прикоснувшись выпрямленной ладонью к козырьку, с тяжеловесной грацией наклонил вперед туловище.
Зайдите на минуточку. У меня к вам делишко одно есть.
Урядник широко развел руками и затряс головой.
Не могу-с! При исполнении служебных обязанностей. Еду в Волошу на мертвое тело утопленник-с.
Но я уже знал слабые стороны Евпсихия Африкановича и потому сказал с деланным равнодушием:
Жаль, жаль… А я из экономии графа Ворцеля добыл пару таких бутылочек…
Не могу-с. Долг службы…
Мне буфетчик по знакомству продал. Он их в погребе как детей родных воспитывал… Зашли бы… А я вашему коньку овса прикажу дать.
Ведь вот вы какой, право, с упреком сказал урядник. Разве не знаете, что служба прежде всего?.. А они с чем, эти бутылки-то? Сливянка?
Какое сливянка! махнул я рукой. Старка, батюшка, вот что!
Мы, признаться, уж подзакусили, с сожалением почесал щеку урядник, невероятно сморщив при этом лицо.
Я продолжал с прежним спокойствием:
Не знаю, правда ли, но буфетчик божился, что ей двести лет. Запах прямо как коньяк, и самой янтарной желтизны.
Эх! Что вы со мной делаете! воскликнул в комическом отчаянии урядник. Кто же у меня лошадь-то примет?
Старки у меня действительно оказалось несколько бутылок, хотя и не такой древней, как я хвастался, но я рассчитывал, что сила внушения прибавит ей несколько десятков лет… Во всяком случае, это была подлинная домашняя, ошеломляющая старка, гордость погреба разорившегося магната. (Евпсихий Африканович, который происходил из духовных, немедленно выпросил у меня бутылку на случай, как он выразился, могущего произойти простудного заболевания…) И закуска у меня нашлась гастрономическая: молодая редиска со свежим, только что сбитым маслом.
Ну-с, а дельце-то ваше какого сорта? спросил после пятой рюмки урядник, откинувшись на спинку затрещавшего под ним старого кресла.
Я принялся излагать ему положение бедной старухи, упомянул про ее беспомощность и отчаяние, вскользь прошелся насчет ненужного формализма. Урядник слушал меня с опущенной вниз головой, методически очищая от корешков красную, упругую, ядреную редиску и пережевывая ее с аппетитным хрустением. Изредка он быстро вскидывал на меня равнодушные, мутные, до смешного маленькие и голубые глаза, но на его красной огромной физиономии я не мог ничего прочесть: ни сочувствия, ни сопротивления. Когда я, наконец, замолчал, он только спросил:
Ну, так чего же вы от меня хотите?
Как чего? заволновался я. Вникните же, пожалуйста, в их положение. Живут две бедные, беззащитные женщины…
И одна из них прямо бутон садовый! ехидно вставил урядник.
Ну уж там бутон или не бутон это дело девятое. Но почему, скажите, вам и не принять в них участия? Будто бы вам уж так к спеху требуется их выселить? Ну хоть подождите немного, покамест я сам у помещика похлопочу. Чем вы рискуете, если подождете с месяц?
Как чем я рискую-с?! взвился с кресла урядник. Помилуйте, да всем рискую и прежде всего службой-с. Бог его знает, каков этот господин Ильяшевич, новый помещик. А может быть, каверзник-с… из таких, которые, чуть что, сейчас бумажку, перышко и доносик в Петербург-с? У нас ведь бывают и такие-с!
Я попробовал успокоить расходившегося урядника.
Ну полноте, Евпсихий Африканович. Вы преувеличиваете все это дело. Наконец что же? Ведь риск риском, а благодарность все-таки благодарностью.
Фью-ю-ю! протяжно свистнул урядник и глубоко засунул руки в карманы шаровар. Тоже благодарность называется! Что же вы думаете, я из-за каких-нибудь двадцати пяти рублей поставлю на карту свое служебное положение? Нет-с, это вы обо мне плохо понимаете.
Да что вы горячитесь, Евпсихий Африканович. Здесь вовсе не в сумме дело, а просто так… Ну хоть по человечеству…
По че-ло-ве-че-ству? иронически отчеканил он каждый слог. Позвольте-с, да у меня эти человеки вот где сидят-с!
Он энергично ударил себя по могучему бронзовому затылку, который свешивался на воротник жирной безволосой складкой.
Ну, уж это вы, кажется, слишком, Евпсихий Африканович.
Ни капельки не слишком-с. Это язва здешних мест, по выражению знаменитого баснописца, господина Крылова. Вот кто эти две дамы-с! Вы не изволили читать прекрасное сочинение его сиятельства князя Урусова под заглавием Полицейский урядник?
Нет, не приходилось.
И очень напрасно-с. Прекрасное и высоконравственное произведение. Советую на досуге ознакомиться…
Хорошо, хорошо, я с удовольствием ознакомлюсь. Но я все-таки не понимаю, какое отношение имеет эта книжка к двум бедным женщинам?
Какое? Очень прямое-с. Пункт первый (Евпсихий Африканович загнул толстый, волосатый указательный палец на левой руке): Урядник имеет неослабное наблюдение, чтобы все ходили в храм божий с усердием, пребывая, однако, в оном без усилия… Позвольте узнать, ходит ли эта… как ее… Мануйлиха, что ли?.. Ходит ли она когда-нибудь в церковь?
Я молчал, удивленный неожиданным оборотом речи. Он поглядел на меня с торжеством и загнул второй палец.
Пункт вторый: Запрещаются повсеместно лжепредсказания и лжепредзнаменования… Чувствуете-с? Затем пункт третий-с: Запрещается выдавать себя за колдуна или чародея и употреблять подобные обманы-с. Что вы на это скажете? А вдруг все это обнаружится или стороной дойдет до начальства? Кто в ответе? Я. Кого из службы по шапке? Меня. Видите, какая штукенция.
Он опять уселся в кресло. Глаза его, поднятые кверху, рассеянно бродили по стенам комнаты, а пальцы громко барабанили по столу.
Ну, а если я вас попрошу, Евпсихий Африканович, начал я опять умильным тоном. Конечно, ваши обязанности сложные и хлопотливые, но ведь сердце у вас, я знаю, предоброе, золотое сердце. Что вам стоит пообещать мне не трогать этих женщин?
Глаза урядника вдруг остановились поверх моей головы.
Хорошенькое у вас ружьишко, небрежно уронил он, не переставая барабанить. Славное ружьишко. Прошлый раз, когда я к вам заезжал и не застал дома, я все на него любовался… Чудное ружьецо!
Я тоже повернул голову назад и поглядел на ружье.
Да, ружье недурное, похвалил я. Ведь оно старинное, фабрики Гастин-Реннета, я его только в прошлом году на центральное переделал. Вы обратите внимание на стволы.
Как же-с, как же-с… я на стволы-то главным образом и любовался. Великолепная вещь… Просто, можно сказать, сокровище.
Наши глаза встретились, и я увидел, как в углах губ урядника дрогнула легкая, но многозначительная улыбка. Я поднялся с места, снял со стены ружье и подошел с ним к Евпсихию Африкановичу.
У черкесов есть очень милый обычай дарить гостю все, что он похвалит, сказал я любезно. Мы с вами хотя и не черкесы, Евпсихий Африканович, но я прошу вас принять от меня эту вещь на память.
Урядник для виду застыдился.
Помилуйте, такую прелесть! Нет, нет, это уже чересчур щедрый обычай!
Однако мне не пришлось долго его уговаривать. Урядник принял ружье, бережно поставил его между своих колен и любовно отер чистым носовым платком пыль, осевшую на спусковой скобе. Я немного успокоился, увидев, что ружье по крайней мере перешло в руки любителя и знатока. Почти тотчас Евпсихий Африканович встал и заторопился ехать.
Дело не ждет, а я тут с вами забалакался, говорил он, громко стуча о пол неналезавшими калошами. Когда будете в наших краях, милости просим ко мне.
Ну, а как же насчет Мануйлихи, господин начальство? деликатно напомнил я.
Посмотрим, увидим… неопределенно буркнул Евпсихий Африканович. Я вот вас еще о чем хотел попросить… Редис у вас замечательный…
Сам вырастил.
Уд-дивительный редис! А у меня, знаете ли, моя благоверная страшная обожательница всякой овощи. Так если бы, знаете, того… пучочек один.
С наслаждением, Евпсихий Африканович. Сочту долгом… Сегодня же с нарочным отправлю корзиночку. И маслица уж позвольте заодно… Масло у меня на редкость.
Ну, и маслица… милостиво разрешил урядник. А этим бабам вы дайте уж знак, что я их пока что не трону. Только пусть они ведают, вдруг возвысил он голос, что одним спасибо от меня не отделаются. А засим желаю здравствовать. Еще раз мерси вам за подарочек и за угощение.
Он по-военному пристукнул каблуками и грузной походкой сытого важного человека пошел к своему экипажу, около которого в почтительных позах, без шапок, уже стояли сотский, сельский староста и Ярмола.
