Разговор
Ни на Юнгфрау, ни на Финстерааргорне еще не бывало человеческой ноги.
Вершины Альп… Целая цепь крутых уступов… Самая сердцевина гор.
Над горами бледно-зеленое, светлое, немое небо. Сильный, жесткий мороз; твердый, искристый снег; из-под снегу торчат суровые глыбы обледенелых, обветренных скал.
Две громады, два великана вздымаются по обеим сторонам небосклона: Юнгфрау и Финстерааргорн.
И говорит Юнгфрау соседу:
Что скажешь нового? Тебе видней. Что там внизу?
Проходят несколько тысяч лет одна минута. И грохочет в ответ Финстерааргорн:
Сплошные облака застилают землю… Погоди!
Проходят еще тысячелетия одна минута.
Ну, а теперь? спрашивает Юнгфрау.
Теперь вижу; там внизу всё то же: пестро, мелко. Воды синеют; чернеют леса; сереют груды скученных камней. Около них всё еще копошатся козявки, знаешь, те двуножки, что еще ни разу не могли осквернить ни тебя, ни меня.
Люди?
Да; люди.
Проходят тысячи лет одна минута.
Ну, а теперь? спрашивает Юнгфрау.
Как будто меньше видать козявок, гремит Финстерааргорн. Яснее стало внизу; сузились воды; поредели леса.
Прошли еще тысячи лет одна минута.
Что ты видишь? говорит Юнгфрау.
Около нас, вблизи, словно прочистилось, отвечает Финстерааргорн, ну, а там, вдали, по долинам есть еще пятна и шевелится что-то.
А теперь? спрашивает Юнгфрау, спустя другие тысячи лет одну минуту.
Теперь хорошо, отвечает Финстерааргорн, опрятно стало везде, бело совсем, куда ни глянь… Везде наш снег, ровный снег и лед. Застыло всё. Хорошо теперь, спокойно.
Хорошо, промолвила Юнгфрау. Однако довольно мы с тобой поболтали, старик. Пора вздремнуть.
Пора.
Спят громадные горы; спит зеленое светлое небо над навсегда замолкшей землей.
Февраль, 1878
