Ф. М. Достоевский. Братья Карамазовы

Библиотека

X
Это он говорил!

Алеша, войдя, сообщил Ивану Федоровичу, что час с небольшим назад прибежала к нему на квартиру Марья Кондратьевна и объявила, что Смердяков лишил себя жизни. Вхожу этта к нему самовар прибрать, а он у стенки на гвоздочке висит. На вопрос Алеши: Заявила ль она кому следует? ответила, что никому не заявляла, а прямо бросилась к вам к первому и всю дорогу бежала бегом. Она была как помешанная, передавал Алеша, и вся дрожала как лист. Когда же Алеша прибежал вместе с ней в их избу, то застал Смердякова всё еще висевшим. На столе лежала записка: Истребляю свою жизнь своею собственною волей и охотой, чтобы никого не винить. Алеша так и оставил эту записку на столе и пошел прямо к исправнику, у него обо всем заявил, а оттуда прямо к тебе, заключил Алеша, пристально вглядываясь в лицо Ивана. И всё время, пока он рассказывал, он не отводил от него глаз, как бы чем-то очень пораженный в выражении его лица.
Брат, вскричал он вдруг, ты, верно, ужасно болен! Ты смотришь и как будто не понимаешь, что я говорю.
Это хорошо, что ты пришел, проговорил как бы задумчиво Иван и как бы вовсе не слыхав восклицания Алеши. А ведь я знал, что он повесился.
От кого же?
Не знаю от кого. Но я знал. Знал ли я? Да, он мне сказал. Он сейчас еще мне говорил…
Иван стоял среди комнаты и говорил всё так же задумчиво и смотря в землю.
Кто он? спросил Алеша, невольно оглядевшись кругом.
Он улизнул.
Иван поднял голову и тихо улыбнулся:
Он тебя испугался, тебя, голубя. Ты чистый херувим. Тебя Дмитрий херувимом зовет. Херувим… Громовый вопль восторга серафимов! Что такое серафим? Может быть, целое созвездие. А может быть, всё-то созвездие есть всего только какая-нибудь химическая молекула… Есть созвездие Льва и Солнца, не знаешь ли?
Брат, сядь! проговорил Алеша в испуге, сядь, ради бога, на диван. Ты в бреду, приляг на подушку, вот так. Хочешь полотенце мокрое к голове? Может, лучше станет?
Дай полотенце, вот тут на стуле, я давеча сюда бросил.
Тут нет его. Не беспокойся, я знаю, где лежит; вот оно, сказал Алеша, сыскав в другом углу комнаты, у туалетного столика Ивана, чистое, еще сложенное и не употребленное полотенце. Иван странно посмотрел на полотенце; память как бы вмиг воротилась к нему.
Постой, привстал он с дивана, я давеча, час назад, это самое полотенце взял оттуда же и смочил водой. Я прикладывал к голове и бросил сюда… как же оно сухое? Другого не было.
Ты прикладывал это полотенце к голове? спросил Алеша.
Да, и ходил по комнате, час назад… Почему так свечки сгорели? Который час.
Скоро двенадцать.
Нет, нет, нет! вскричал вдруг Иван, это был не сон! Он был, он тут сидел, вон на том диване. Когда ты стучал в окно, я бросил в него стакан… вот этот… Постой, я и прежде спал, но этот сон не сон. И прежде было. У меня, Алеша, теперь бывают сны… но они не сны, а наяву: я хожу, говорю и вижу… а сплю. Но он тут сидел, он был, вот на этом диване… Он ужасно глуп, Алеша, ужасно глуп, засмеялся вдруг Иван и принялся шагать по комнате.
Кто глуп? Про кого ты говоришь, брат? опять тоскливо спросил Алеша.
Черт! Он ко мне повадился. Два раза был, даже почти три. Он дразнил меня тем, будто я сержусь, что он просто черт, а не сатана с опаленными крыльями, в громе и блеске. Но он не сатана, это он лжет. Он самозванец. Он просто черт, дрянной, мелкий черт. Он в баню ходит. Раздень его и наверно отыщешь хвост, длинный, гладкий, как у датской собаки, в аршин длиной, бурый… Алеша, ты озяб, ты в снегу был, хочешь чаю? Что? холодный? Хочешь, велю поставить? C’est à ne pas mettre un chien dehors.
Алеша быстро сбегал к рукомойнику, намочил полотенце, уговорил Ивана опять сесть и обложил ему мокрым полотенцем голову. Сам сел подле него.
Что ты мне давеча говорил про Лизу? начал опять Иван. (Он становился очень словоохотлив). Мне нравится Лиза. Я сказал про нее тебе что-то скверное. Я солгал, мне она нравится… Я боюсь завтра за Катю, больше всего боюсь. За будущее. Она завтра бросит меня и растопчет ногами. Она думает, что я из ревности к ней гублю Митю! Да, она это думает! Так вот нет же! Завтра крест, но не виселица. Нет, я не повешусь. Знаешь ли ты, что я никогда не могу лишить себя жизни, Алеша! От подлости, что ли? Я не трус. От жажды жить! Почему это я знал, что Смердяков повесился? Да, это он мне сказал…
И ты твердо уверен, что кто-то тут сидел? спросил Алеша.
Вон на том диване, в углу. Ты бы его прогнал. Да ты же его и прогнал: он исчез, как ты явился. Я люблю твое лицо, Алеша. Знал ли ты, что я люблю твое лицо? А он это я, Алеша, я сам. Всё мое низкое, всё мое подлое и презренное! Да, я романтик, он это подметил… хоть это и клевета. Он ужасно глуп, но он этим берет. Он хитер, животно хитер, он знал, чем взбесить меня. Он всё дразнил меня, что я в него верю, и тем заставил меня его слушать. Он надул меня, как мальчишку. Он мне, впрочем, сказал про меня много правды. Я бы никогда этого не сказал себе. Знаешь, Алеша, знаешь, ужасно серьезно и как бы конфиденциально прибавил Иван, я бы очень желал, чтоб он в самом деле был он, а не я!
Он тебя измучил, сказал Алеша, с состраданием смотря на брата.
Дразнил меня! И знаешь, ловко, ловко: Совесть! Что совесть? Я сам ее делаю. Зачем же я мучаюсь? По привычке. По всемирной человеческой привычке за семь тысяч лет. Так отвыкнем и будем боги. Это он говорил, это он говорил!
А не ты, не ты? ясно смотря на брата, неудержимо вскричал Алеша. Ну и пусть его, брось его и забудь о нем! Пусть он унесет с собою всё, что ты теперь проклинаешь, и никогда не приходит!
Да, но он зол. Он надо мной смеялся. Он был дерзок, Алеша, с содроганием обиды проговорил Иван. Но он клеветал на меня, он во многом клеветал. Лгал мне же на меня же в глаза. О, ты идешь совершить подвиг добродетели, объявишь, что убил отца, что лакей по твоему наущению убил отца…
Брат, прервал Алеша, удержись: не ты убил. Это неправда!
Это он говорит, он, а он это знает: Ты идешь совершить подвиг добродетели, а в добродетель-то и не веришь вот что тебя злит и мучит, вот отчего ты такой мстительный. Это он мне про меня говорил, а он знает, что говорит…
Это ты говоришь, а не он! горестно воскликнул Алеша, и говоришь в болезни, в бреду, себя мучая!
Нет, он знает, что говорит. Ты, говорит, из гордости идешь, ты станешь и скажешь: Это я убил, и чего вы корчитесь от ужаса, вы лжете! Мнение ваше презираю, ужас ваш презираю. Это он про меня говорит, и вдруг говорит: А знаешь, тебе хочется, чтоб они тебя похвалили: преступник, дескать, убийца, но какие у него великодушные чувства, брата спасти захотел и признался! Вот это так уж ложь, Алеша! вскричал вдруг Иван, засверкав глазами. Я не хочу, чтобы меня смерды хвалили! Это он солгал, Алеша, солгал, клянусь тебе! Я бросил в него за это стаканом, и он расшибся об его морду.
Брат, успокойся, перестань! упрашивал Алеша.
Нет, он умеет мучить, он жесток, продолжал, не слушая, Иван. Я всегда предчувствовал, зачем он приходит. Пусть, говорит, ты шел из гордости, но ведь всё же была и надежда, что уличат Смердякова и сошлют в каторгу, что Митю оправдают, а тебя осудят лишь нравственно (слышишь, он тут смеялся!), а другие так и похвалят. Но вот умер Смердяков, повесился ну и кто ж тебе там на суде теперь-то одному поверит? А ведь ты идешь, идешь, ты все-таки пойдешь, ты решил, что пойдешь. Для чего же ты идешь после этого? Это страшно, Алеша, я не могу выносить таких вопросов. Кто смеет мне задавать такие вопросы!
Брат, прервал Алеша, замирая от страха, но всё еще как бы надеясь образумить Ивана, как же мог он говорить тебе про смерть Смердякова до моего прихода, когда еще никто и не знал о ней, да и времени не было никому узнать?
Он говорил, твердо произнес Иван, не допуская и сомнения. Он только про это и говорил, если хочешь. И добро бы ты, говорит, в добродетель верил: пусть не поверят мне, для принципа иду. Но ведь ты поросенок, как Федор Павлович, и что тебе добродетель? Для чего же ты туда потащишься, если жертва твоя ни к чему не послужит? А потому что ты сам не знаешь, для чего идешь! О, ты бы много дал, чтоб узнать самому, для чего идешь! И будто ты решился? Ты еще не решился. Ты всю ночь будешь сидеть и решать: идти или нет? Но ты все-таки пойдешь и знаешь, что пойдешь, сам знаешь, что как бы ты ни решался, а решение уж не от тебя зависит. Пойдешь, потому что не смеешь не пойти. Почему не смеешь, это уж сам угадай, вот тебе загадка! Встал и ушел. Ты пришел, а он ушел. Он меня трусом назвал, Алеша! Le mot de l’énigme, что я трус! Не таким орлам воспарять над землей! Это он прибавил, это он прибавил! И Смердяков это же говорил. Его надо убить! Катя меня презирает, я уже месяц это вижу, да и Лиза презирать начнет! Идешь, чтоб тебя похвалили это зверская ложь! И ты тоже презираешь меня, Алеша. Теперь я тебя опять возненавижу. И изверга ненавижу, и изверга ненавижу! Не хочу спасать изверга, пусть сгниет в каторге! Гимн запел! О, завтра я пойду, стану пред ними и плюну им всем в глаза!
Он вскочил в исступлении, сбросил с себя полотенце и принялся снова шагать по комнате. Алеша вспомнил давешние слова его: Как будто я сплю наяву… Хожу, говорю и вижу, а сплю Именно как будто это совершалось теперь Алеша не отходил от него. Мелькнула было у него мысль бежать к доктору и привесть того, но он побоялся оставить брата одного: поручить его совсем некому было. Наконец Иван мало-помалу стал совсем лишаться памяти. Он всё продолжал говорить, говорил не умолкая, но уже совсем нескладно. Даже плохо выговаривал слова и вдруг сильно покачнулся на месте. Но Алеша успел поддержать его. Иван дал себя довести до постели, Алеша кое-как раздел его и уложил. Сам просидел над ним еще часа два. Больной спал крепко, без движения, тихо и ровно дыша. Алеша взял подушку и лег на диване не раздеваясь. Засыпая, помолился о Мите и об Иване. Ему становилась понятною болезнь Ивана: Муки гордого решения, глубокая совесть! Бог, которому он не верил, и правда его одолевали сердце, всё еще не хотевшее подчиниться Да, неслось в голове Алеши, уже лежавшей на подушке, да, коль Смердяков умер, то показанию Ивана никто уже не поверит; но он пойдет и покажет! Алеша тихо улыбнулся: Бог победит! подумал он. Или восстанет в свете правды, или… погибнет в ненависти, мстя себе и всем за то, что послужил тому, во что не верит, горько прибавил Алеша и опять помолился за Ивана.

Отгадка в том (франц.).

Автор статьи
Репетитор, закончил Куровскую гимназию, которая входит в топ-100 школ Московской области, с золотой медалью. Являюсь победителем олимпиад по математике и информатике. Успешно сдал ЕГЭ на высокие баллы.
Задать вопрос
Оцените статью
Na5.club
Добавить комментарий

42 − = 36

Adblock
detector