IX
Окончив свою речь, председатель обратился к подсудимым.
Симон Картинкин, встаньте, сказал он.
Симон нервно вскочил. Мускулы щек зашевелились еще быстрее.
Ваше имя?
Симон Петров Картинкин, быстро проговорил он трескучим голосом, очевидно вперед приготовившись к ответу.
Ваше звание?
Крестьяне.
Какой губернии, уезда?
Тульской губернии, Крапивенского уезда, волости Купянской, села Борки.
Сколько вам лет?
Тридцать четвертый, рожден в тысяча восемьсот…
Веры какой?
Веры мы русской, православной.
Женат?
Никак нет-с.
Чем занимаетесь?
Занимались мы по коридору в гостинице Мавритания.
Судились когда прежде?
Никогда не сужден, потому как мы жили прежде…
Не судились прежде?
Помилуй Бог, никогда.
Копию с обвинительного акта получили?
Получили.
Садитесь. Евфимия Ивановна Бочкова, обратился председатель к следующей подсудимой.
Но Симон продолжал стоять и заслонял Бочкову.
Картинкин, сядьте.
Картинкин все стоял.
Картинкин, сядьте!
Но Картинкин все стоял и сел только тогда, когда подбежавший пристав, склонив голову набок и неестественно раскрывая глаза, трагическим шепотом проговорил: Сидеть, сидеть!
Картинкин сел так же быстро, как он встал, и, запахнувшись халатом, стал опять беззвучно шевелить щеками.
Ваше имя? со вздохом усталости обратился председатель ко второй подсудимой, не глядя на нее и о чем-то справляясь в лежащей перед ним бумаге. Дело было настолько привычное для председателя, что для убыстрения хода дел он мог делать два дела разом.
Бочковой было сорок три года, звание коломенская мещанка, занятие коридорная в той же гостинице Мавритания. Под судом и следствием не была, копию с обвинительного акта получила. Ответы свои выговаривала Бочкова чрезвычайно смело и с такими интонациями, точно она к каждому ответу приговаривала: Да, Евфимия, и Бочкова, копию получила, и горжусь этим, и смеяться никому не позволю. Бочкова, не дожидаясь того, чтобы ей сказали сесть, тотчас же села, как только кончились вопросы.
Ваше имя? обратился женолюбивый председатель как-то особенно приветливо к третьей подсудимой. Надо встать, прибавил он мягко и ласково, заметив, что Маслова сидела.
Маслова быстрым движением встала и с выражением готовности, выставляя свою высокую грудь, не отвечая, глядела прямо в лицо председателя своими улыбающимися и немного косящими черными глазами.
Звать как?
Любовью, проговорила она быстро.
Нехлюдов между тем, надев pince-nez, глядел на подсудимых по мере того, как их допрашивали. Да не может быть, думал он, не спуская глаз с лица подсудимой, но как же Любовь?, думал он, услыхав ее ответ.
Председатель хотел спрашивать дальше, но член в очках, что-то сердито прошептав, остановил его. Председатель сделал головой знак согласия и обратился к подсудимой.
Как Любовью? сказал он. Вы записаны иначе.
Подсудимая молчала.
Я вас спрашиваю, как ваше настоящее имя.
Крещена как? спросил сердитый член.
Прежде звали Катериной.
Да не может быть, продолжал себе говорить Нехлюдов, и между тем он уже без всякого сомнения знал, что это была она, та самая девушка, воспитанница-горничная, в которую он одно время был влюблен, именно влюблен, а потом в каком-то безумном чаду соблазнил и бросил и о которой потом никогда не вспоминал, потому что воспоминание это было слишком мучительно, слишком явно обличало его и показывало, что он, столь гордый своей порядочностью, не только не порядочно, но прямо подло поступил с этой женщиной.
Да, это была она. Он видел теперь ясно ту исключительную, таинственную особенность, которая отделяет каждое лицо от другого, делает его особенным, единственным, неповторимым. Несмотря на неестественную белизну и полноту лица, особенность эта, милая, исключительная особенность, была в этом лице, в губах, в немного косивших глазах и, главное, в этом наивном, улыбающемся взгляде и в выражении готовности не только в лице, но и во всей фигуре.
Вы так и должны были сказать, опять-таки особенно мягко сказал председатель. Отчество как?
Я незаконная, проговорила Маслова.
Все-таки по крестному отцу как звали?
Михайловой.
И что могла она сделать? продолжал думать между тем Нехлюдов, с трудом переводя дыхание.
Фамилия, прозвище ваше как? продолжал председатель.
Писали по матери Масловой.
Звание?
Мещанка.
Веры православной?
Православной.
Занятие? Чем занимались?
Маслова молчала.
Чем занимались? повторил председатель.
В заведении была, сказала она.
В каком заведении? строго спросил член в очках.
Вы сами знаете, в каком, сказала Маслова, улыбнулась и тотчас же, быстро оглянувшись, опять прямо уставилась на председателя.
Что-то было такое необыкновенное в выражении лица и страшное и жалкое в значении сказанных ею слов, в этой улыбке и в том быстром взгляде, которым она окинула при этом залу, что председатель потупился, и в зале на минуту установилась совершенная тишина. Тишина была прервана чьим-то смехом из публики. Кто-то зашикал. Председатель поднял голову и продолжал вопросы:
Под судом и следствием не были?
Не была, тихо проговорила Маслова, вздыхая.
Копию с обвинительного акта получили?
Получила.
Сядьте, сказал председатель.
Подсудимая подняла юбку сзади тем движением, которым нарядные женщины оправляют шлейф, и села, сложив белые небольшие руки в рукавах халата, не спуская глаз с председателя.
Началось перечисление свидетелей, удаление свидетелей, решение о эксперте-докторе и приглашение его в залу заседания. Потом встал секретарь и начал читать обвинительный акт. Читал он внятно и громко, но так быстро, что голос его, неправильно выговаривавший л и р, сливался в один неперестающий, усыпительный гул. Судьи облокачивались то на одну, то на другую ручку кресел, то на стол, то на спинку, то закрывали глаза, то открывали их и перешептывались. Один жандарм несколько раз удерживал начинающуюся судорогу зевоты.
Из подсудимых Картинкин не переставая шевелил щеками. Бочкова сидела совершенно спокойно и прямо, изредка почесывая пальцем под косынкой голову.
Маслова то сидела неподвижно, слушая чтеца и смотря на него, то вздрагивала и как бы хотела возражать, краснела и потом тяжело вздыхала, переменяла положение рук, оглядывалась и опять уставлялась на чтеца.
Нехлюдов сидел в первом ряду на своем высоком стуле, вторым от края, и, снимая pince-nez, смотрел на Маслову, и в душе его шла сложная и мучительная работа.
